О воззрениях Русского народа

Отрывок из книги М.М. Громыко и А.В. Буганова

Воин был убежден, что умирая за своих ближних, он исполняет закон Христа. Подвижничество русского солдата было основано на вере в высшую правду, за которую он бескорыстно отдавал свою жизнь.

Вспомним приведенное Ф.М. Достоевским в «Дневнике писателя» за 1877 год известие о мученической смерти унтер-офицера 2-го Туркестанского стрелкового батальона Фомы Данилова. Фома Данилов, происходивший из крестьян села Кирсановка Бугурусланского уезда Самарской губернии, был захвачен в плен турками-кипчаками и умервщлен ими после многочисленных истязаний за то, что не захотел перейти к ним в службу и принять магометанство. Сам хан обещал ему помилование, если он согласится отречься от своей веры. Данилов отвечал, что готов принять муку мученическую, но изменить кресту не может и, как царский подданный, «должен исполнить к царю и к христианству обязанность». 21 ноября 1875 пленного замучили до смерти, у него остались жена Евфросинья 27 лет и дочь Улита 6 лет (вскоре по почину Самарского губернатора для них собрали 1320 рублей, дочь Данилова приняли в учебное заведение).

Достоевского более всего поразило, что в обществе (а известие о кончине Данилова было напечатано в «Русском инвалиде» и перепечатано в некоторых других газетах) не обнаруживалось никакого удивления: «Я не про народ говорю: там удивления и не надо, в нем удивления и не будет; поступок Фомы ему не может казаться необыкновенным, уже по одной великой вере народа в себя и в душу свою. Он отзовется на этот подвиг лишь великим чувством и великим умилением. Но, случись подобный факт в Европе, то есть подобный факт проявления великого духа, у англичан, у французов, у немцев, и они наверняка прокричали бы о нем на весь мир. Нет, помилуйте, господа, знаете ли, как мне представляется этот темный безвестный Туркестанского батальона солдат? Да ведь это, так сказать, - эмблема России, всей России, всей нашей народной России, подлинный образ ее, вот той самой России, в которой циники и премудрые наши отрицают теперь великий дух и всякую возможность подъема и проявления великой мысли и великого чувства».

Неприметный русский солдат принял жесточайшие муки и умер, удивив истязателей. Пострадал он в одиночестве. Надежда на то, что подвиг его узнают и оценят, не могла стать для него утешением. Не было здесь и вполне, казалось бы, допустимой сделки с совестью: «Приму-де ислам для виду, соблазна не сделаю, ведь никто не увидит, потом отмолюсь, жизнь велика, в церковь пожертвую, добрых дел наделаю». «Честность изумительная, первоначальная, стихийная, - продолжал Достоевский. – Тут именно – как бы портрет, как бы всецелое изображение народа русского… Ну нам ли учить народ вере в себя самого и в свои силы? У народа есть Фомы Даниловы, и их тысячи, а мы совсем не верим в русские силы, да и неверие это считаем за высшее просвещение и чуть не за доблесть»